"Керівництво поставило завдання зламати вас за будь-яку ціну," - Віталій Руденко про перебування в полоні терористів

45-річний суддя Апеляційного суду Луганської області Віталій Руденко провів в полоні «ЛНР» дев'ять місяців. Чоловіка схопили, коли він їхав з Сєвєродонецька в окупований Краснодон... Опинившись нарешті на волі, Віталій Руденко розповів «ФАКТАМ» подробиці своїх пригод, передають Патріоти України.

Далі - мовою оригіналу:

"С Виталием Руденко мы поговорили перед его отъездом из Киева в Северодонецк. Дома его ждала жена, с которой Виталий не виделся девять месяцев.

— Известно, что вас взяли в плен 15 октября прошлого года в тот момент, когда вы пересекали контрольный пункт «Станица Луганская» на линии разграничения. Вы пытались попасть на оккупированную боевиками территорию?

— Да. Я ехал в Краснодон на похороны к отцу. Сам жил и работал в Северодонецке. Там, как вы знаете, сейчас находится Апелляционный суд Луганской области. На пункте пропуска «Станица Луганская» действует только пешеходный переход. Украинский КПП я прошел нормально. А когда уже на территории так называемой «ЛНР» отдал на проверку свой паспорт, начались проблемы. Люди в военной форме взяли меня под руки и отвели в служебный вагончик, где продержали около часа. Потом приехали другие. Не говоря ни слова, надели мне на глаза черную шапку, на руки — браслеты, посадили в машину и увезли.

— Куда?

— В подвал. Это был изолятор «министерства госбезопасности «ЛНР». Меня отвели в одиночную камеру. Первые 12 дней со мной вообще никто не разговаривал. Боевики не объясняли, за что меня задержали, что собираются со мной делать дальше. Меня не били. Но, сидя в «одиночке», я слышал, как по коридору водили других заключенных. Они стонали от боли, их явно пытали…

— Вас кормили?

— Там всем дают символический паек, но первые восемь дней я его не ел. В том состоянии, в котором я находился, мне кусок в горло не лез. За день выпивал два стакана кипятка и съедал кусок хлеба. О еде думал в последнюю очередь. За несколько дней похудел на десять килограммов, но даже не заметил этого. Все мысли были о родных, которые понятия не имели, что со мной случилось. Маме недавно сделали тяжелую операцию, она перенесла химиотерапию. Мы забрали ее из Краматорска в Северодонецк — и на следующий день умер папа. Я поехал хоронить его и пропал. Поэтому пытался достучаться до этих варваров, чтобы они разрешили мне сделать хоть один звонок. «Не хотите, чтобы звонил я, позвоните сами, — просил. — Просто скажите, что я жив». Продиктовал им телефон жены — только ее номер я помнил наизусть. Но эти люди не собирались никуда звонить.

— Вашим родным удалось узнать, где вы?

— Первые 12 дней они даже не знали, жив я или нет. Потом через наших знакомых, которые остались на оккупированной территории, жене удалось узнать, что я, вроде бы, задержан. Боевики называли мое похищение не пленом, а «задержанием по статье уголовного кодекса «ЛНР».

— Какую же статью вам вменяли?

— Меня обвинили в госизмене. На 13-й день ко мне в камеру пришли так называемые оперативники и стали предъявлять претензии. Эти люди были в балаклавах, я не видел их лиц. Они обращались ко мне на «вы», по имени-отчеству. Стали обвинять в том, что я, действующий судья Апелляционного суда Луганской области, принимал решения против сепаратистов. Оказалось, они внимательно изучили украинский реестр судебных решений, где по фамилии судьи можно найти все дела, которые он рассматривал. Они предъявили мне обвинение по делу директора водоканала, которого я в свое время арестовал. В отношении этого человека велось следствие, его обоснованно подозревали в пособничестве сепаратизму. Я как судья избрал для него меру пресечения в виде ареста(СМИ писали, что из-за этого решения подконтрольные «ЛНР» территории якобы остались без воды. — авт.).

Боевики начали допрос: «Почему вы вынесли такое решение? Почему сразу арест? Вы разве не понимаете, что этот человек приносил пользу!» Позже следователь обвинил меня в госизмене и — обратите внимание на формулировку — в оказании правовой помощи иностранному государству! «Что значит „оказание правовой помощи“? — спрашиваю у следователя. — Я исполнял служебные обязанности! И о каком иностранном государстве идет речь?» Оказалось, об Украине. Дескать, у них своя республика. «Ладно, — говорю. — Но вашей республике я присягу не давал. Я давал ее своей стране». В ответ услышал, мол, формально после 17 мая 2014 года все, кто был прописан на оккупированной территории, стали жителями «ЛНР». «А вы у меня спросили, хочу ли я им стать? — говорю. — Я был и останусь гражданином Украины».

— Вы не боялись с ними спорить?

— Нет, абсолютно. Я ведь юрист, поэтому просил их объяснить весь этот фарс с юридической точки зрения. Потом мне объяснили, что я нужен боевикам для того, чтобы они могли обменять меня на кого-то из своих. Формально мне предъявили обвинение и даже избрали меру пресечения. А на самом деле я должен был сидеть и ждать обмена.

— По-прежнему в одиночной камере?

— В общую камеру меня перевели на 46-й день плена. Со мной сидели политические заключенные — такие же, как и я. Ребят задержали при разных обстоятельствах, но за одно и то же — проукраинскую позицию. Некоторых из них боевики жестоко пытали. Я сам видел на них последствия этих пыток. Это страшно.

Шли недели, месяцы, а долгожданный обмен не происходил, — продолжает Виталий Руденко. — Хорошо хотя бы, что мне разрешили раз в месяц звонить жене. Это были короткие разговоры буквально по несколько минут. Я только успевал услышать ее голос и спросить, как здоровье мамы. О себе ничего рассказывать не мог — все разговоры велись в присутствии боевиков. Я только ради родных и держался. Понимал, что любой ценой должен вернуться домой. Жил мыслью об обмене, но потом мне заявили, что никакого обмена не будет: «Для обмена вы ценности больше не представляете. Теперь вы для нас — предмет информационной пропаганды. И мы предлагаем вам сделку, отказаться от которой не можете».

— Что это была за сделка?

— Меня пообещали освободить взамен на интервью, которое я дам пророссийским СМИ. «В интервью вы скажете, что отказываетесь от обмена и остаетесь жить в «ЛНР», — заявили сепаратисты. Они сказали, что на раздумья у меня есть час, но я ответил сразу — категорическим отказом. «Никаких интервью не будет, — ответил. — Буду ждать обмена».

Через несколько часов они опять пришли с тем же вопросом. И получили точно такой же ответ. Тогда они сказали: «Руководство поставило задачу сломать вас любой ценой. И мы это сделаем. Интервью вы в любом случае дадите. Мы создадим вам такие условия, что рано или поздно вы сломаетесь».

С тех пор началось постоянное психологическое давление. Мне рассказывали о том, как пленных вывозят в специальные помещения, где бьют, калечат, пытают электротоком. Недвусмысленно намекали, что может пострадать моя семья и что сам останусь инвалидом. Я понимал: им ничего не стоит привести угрозы в действие. Видел ребят, которых сделали инвалидами…

14 июля на сепаратистских сайтах появилось заявление «министерства госбезопасности «ЛНР» о том, что «за оказанное содействие органам государственной безопасности с украинского судьи Виталия Руденко сняты все обвинения». Также было сказано, что украинский судья «раскаялся, предпринял меры к предотвращению негативных последствий своего уголовно-наказуемого поступка и изъявил желание остаться в Луганске и оказать помощь в становлении судебной системы молодой Республики».

— Разумеется, никто ни в чем не раскаивался, и оставаться в «ЛНР» я даже не думал,— признается Виталий Руденко. — Я согласился дать интервью, только чтобы эти негодяи не трогали мои родных и в конце концов отпустили меня. Текст того, что говорил на камеру, боевики написали сами. Я должен был прочитать его дословно.

— Боевики выполнили условия сделки?

— Меня действительно отпустили из-под стражи, но предупредили, чтобы с территории «ЛНР» не уезжал. Я не стал терять времени. Выйдя из изолятора, сразу нашел возможность связаться с украинскими спецслужбами. В результате благодаря СБУ и группе по освобождению пленных «Патриот» меня освободили. К счастью, это удалось. Хотя я точно знаю, что после освобождения боевики за мной следили, прослушивали телефон…

— Вы уже встретились с кем-то из родных?

— Только с мамой. Когда меня выпустили из подвала, она приезжала в Краснодон, чтобы меня увидеть. А жена до последнего не знала, что меня освободят. Я позвонил ей, когда был уже в Харькове. Сказал: «Я дома, на родной украинской земле». Здесь, в Киеве, все совсем по-другому. Здесь даже воздух другой. Дышится свободнее.

— Планируете возвращаться на работу?

— Конечно. Я соскучился по своей работе. Но первые несколько недель хотелось бы провести с родными.