"Меня держали в подвале. Сидел в камере с "ополченцами" и эмгэбэшниками": Звільнений з полону бойовиків українець одружився і з жахом згадує пережите

За звільнення улюбленого Ірина боролася 28 місяців. Довгоочікуваний обмін відбувся 27 грудня минулого року (тоді були звільнені 73 українських полонених), передають Патріоти України з посиланням на "ФАКТИ". Далі - мовою оригіналу:

"Ирина даже не могла поговорить с любимым по телефону. О встречах вообще не шла речь. Чтобы хоть разочек увидеться, Ирина и Игорь поженились в тюрьме «ДНР». После этого им как официальным супругам разрешили одно свидание: через стекло, с телефонной трубкой.«Но в тот момент даже это было счастьем, — признается Ирина. — Несмотря на то что обмен постоянно откладывался, я не переставала верить, что Игоря освободят. Боевики обвинили его в шпионаже. Сказали мне, что статья „Шпионаж“ предусматривает от десяти до двадцати лет лишения свободы, а по законам военного времени — расстрел. Я была готова и на двадцать лет, и даже на больше. Лишь бы Игорь остался жив».

Влюбленные подали заявление в загс, как только Игоря выписали из больницы «Феофания», куда он попал после освобождения из плена. Говорят, расписываться именно в День влюбленных не планировали, это произошло случайно.

— Мы просто хотели как можно скорее стать законными мужем и женой, — призналась «ФАКТАМ» Ирина. — Подали заявление в загс 13 января. Нам предложили ближайшую дату — 14 февраля. Многие специально откладывают свадьбу, чтобы пожениться именно в этот день. А у нас все произошло само собой.

Игорь Сапожников попал в плен в августе 2015 года. В тот момент они с Ириной жили в Донецке. Игорь работал в донецком филиале киевского предприятия. Как один из руководителей он занимался переводом сотрудников в другие филиалы по Украине и пытался спасти имущество компании. Планировал уехать последним. Но не успел.

— Игорь никогда не скрывал своих проукраинских взглядов, — говорит Ирина. —Большинство сотрудников на фирме тоже поддерживали Украину, но говорить об этом вслух боялись. А Игорь открыто высказывал свое мнение на работе, на улице, где легко могли услышать боевики. Разумеется, оставаться в оккупированном Донецке мы не собирались. Но Игорь чувствовал ответственность за своих сотрудников и решил перед отъездом помочь им перевестись в другие филиалы, расположенные на контролируемых украинской властью территориях. Он отправлял людей в другие города, пытался спасти имущество.

— Боевики давно за мной наблюдали, — присоединяется к разговору Игорь Сапожников. —Ходили по адресам, где я раньше жил, наводили справки. Была команда уничтожить все киевские компании. Но мною они интересовались не только по этой причине. Еще в 2000-х годах я служил в Вооруженных Силах Украины сапером, руководил разминированием в Донецкой области. В 2005 году уволился. Когда боевики захватили Донецк, они предлагали мне возглавить их центр подготовки саперов. Обещали карьерный рост, высокую зарплату. И очень удивились, почему я категорически отказался иметь с ними дело. Очевидно, поэтому и сделали меня украинским шпионом. Обвинение в шпионаже — их излюбленная тема. Они схватили меня за два дня до нашего с Ирой отъезда в Киев. У нас была заказана машина на 27 августа. Но 25-го боевики пришли к нам домой.

— Мы с Игорем жили на съемной квартире, — вспоминает Ира. — Познакомились еще 18 лет назад, встречались, потом расстались. А когда через восемь лет после расставания встретились снова, поняли, что больше никогда друг друга не отпустим. С тех пор были вместе. В тот день, когда Игоря захватили в плен, с нами была моя мама, которую мы забрали из Дебальцево. В родительский дом в Дебальцево попали три мины, там уже нельзя было находиться. Боевики приехали утром, их было более десяти человек. Они сразу объявили Игорю, что он задержан, и устроили в нашей квартире погром: перерыли все вещи, забрали компьютеры и даже служебный автомобиль.

Когда Игоря увели, у меня земля ушла из-под ног. У мамы началась истерика… Нас тоже забрали в «МГБ ДНР» — на допрос. Начали спрашивать, знаем ли мы, что Игорь украинский шпион. На мой вопрос, когда его отпустят, мне говорили: «Через три-четыре часа». Я тогда еще не понимала, что никто его уже не отпустит. Когда через несколько дней опять о нем спросила, боевики заявили: «У нас такого нет».

Пять дней я вообще не спала. Уговорила маму все же уехать на мирную территорию, а сама осталась в Донецке у подруги. Чуть с ума не сошла от неизвестности. Игорь позвонил мне только на пятый день. Он сказал: «Я жив. А ты уезжай и не возвращайся».

— То, что мне разрешили сделать один звонок, было условием сделки, — продолжает Игорь. — Эфэсбэшники сразу поставили условие: если я хочу, чтобы Иру с ее мамой выпустили из Донецка, я должен признать вину в шпионаже. У меня не было выхода. Меня сразу бросили в подвал, где допрос вели офицеры ФСБ РФ, которые только приехали из Крыма. Их задачей было выбить у меня признание. Первые сутки в подвале ко мне вообще никто не подходил. Потом эфэсбэшники спросили: «Ты понял, за что тебя арестовали?» Сказали, что вменяют сотрудничество с украинской разведкой. «Завтра разберемся с твоими телефонами и компьютерами и будем разговаривать с тобой уже по-другому», — сказали они. И действительно, на следующий день началось… Правда, по сравнению с тем, что они потом творили с другими пленными, мне, наверное, еще повезло.

— Меня держали в подвале две недели. Там были ужасные условия, — говорит Игорь. — Ни поспать, ни помыться, в туалет, извините за подробность, приходилось ходить в бутылочку. Сидел в камере с «ополченцами» и эмгэбэшниками. В основном это были люди, которые вернулись в Донецк, потому что на них обменяли украинских военных. Боевики бросили их в подвал и обвинили в шпионаже. Люди в камере постоянно менялись. Одного из них я даже узнал. Со мной в камере сидел следователь «МГБ», который при украинской власти работал в полиции Макеевки и приходил с обысками на нашу фирму. Он перешел на сторону боевиков, но потом сам угодил в их подвалы. Там такое часто случается: сегодня ты «министр», а завтра уже заключенный.

Через две недели меня перевели в СИЗО, где я сидел в камере уже с проукраински настроенными ребятами. Их, как и меня, обвиняли в шпионаже. В СИЗО нас называли спецконтингентом, у нас был особый режим. Сначала нас держали в камере на втором этаже, а в марте 2016-го перевели в подвальное помещение — на спецрежим. Камера закрывается электрозамком, полная изоляция, окно на уровне земли. Сам не знаю, как не сошел с ума. Наверное, помогло то, что мы друг с другом разговаривали. Я сидел там с бывшим директором пансионата «Азовстали» Кузьмой Васильевичем. Порядочный человек, мы много общались. В это время моя Ира подружилась с его дочками, и они вместе боролись за наше освобождение. Однажды, когда я еще находился в подвале «МГБ», мне дали позвонить Ире. И я просил ее уезжать из Донецка.

— Но как я могла его бросить? — признается Ира. — Страшнее всего было узнать, что Игорю грозит расстрел. Меня к нему не пускали. Тогда я обратилась к адвокату. Адвоката, в отличие от меня, к нему допускали. И пускай повлиять на сфабрикованные обвинения адвокат не мог, но я хотя бы знала, что с Игорем и в каком он состоянии. С ужасом вспоминаю это время. У меня сохранилась только одна фотография Игоря на мобильном телефоне. Все остальные снимки остались на компьютере, который забрали боевики. Я ее распечатала и везде носила с собой.

Единственным способом увидеть Игоря была женитьба. Тогда я как официальная жена получала бы право на одно свидание. Ради этого свидания я бы сделала что угодно. Давно мечтала о свадьбе, но даже в страшном сне не могла представить, что она будет такой — в СИЗО, под надзором боевиков. Регистрация продлилась десять минут, мы не успели ни вдохнуть, ни выдохнуть. Я не хотела, чтобы Игорь видел меня расстроенной, но не выдержала и расплакалась. Как только мы поставили подписи, Игоря увели. Мне выдали «дээнэровское» свидетельство о браке, и я тут же побежала с этим свидетельством в суд — писать заявление на свидание.

Добилась, чтобы свидание дали на следующий же день. Оно проходило в камере, мы общались через стекло. Разговаривали час в присутствии надзирателя. Я не могла сказать Игорю ни о том, у кого живу, ни о том, кто мне помогает. Боялась называть фамилии, чтобы не подставить людей. Мы говорили только о том, что очень друг друга любим…

— После этого свидания сотрудник колонии, который меня обыскивал, сказал: «Слышал ваш разговор. Твоя жена за час сказала тебе больше хороших слов, чем моя мне за 25 лет», — говорит Игорь. — Больше свиданий не было… На судебные заседания (к тому времени надо мной уже начался суд) Иру тоже не пускали. Но она все равно приезжала на каждое. Сидела в коридоре и ждала, когда меня будет вести конвой.

— Тогда я уже была вынуждена переехать в Киев, — продолжает Ира. — Я не могла работать в Донецке, а сидеть на шее у подруг было бы неправильно. С помощью друзей устроилась на работу в Киеве. Но все равно ездила в Донецк на каждое заседание. Блокпосты, обыски, боевые действия — все это не имело значения. Ехала, чтобы увидеть Игоря в коридоре. Мне не разрешали даже подходить к нему. Но я протискивалась среди конвоиров и пыталась его обнять… Игоря заводили в зал суда, а я сидела под дверью и мысленно держала его за руку все заседание. Он это чувствовал.

— Ее поддержка очень помогала, — рассказывает Игорь. — Прокурор сказал мне: «Если признаешь вину, буду просить для тебя 11 лет. Если не признаешь — 18». Я не признал и получил 18 лет. После приговора меня из СИЗО перевели в лагерь, а там раз в неделю хотя бы можно было позвонить Ире. В лагере меня тоже держали в блоке усиленного режима, но хотя бы не в подвале.

— Игорь не стал оспаривать приговор, потому что мы надеялись на обмен, — говорит Ира. — Обмен обещали, но он все время откладывался.

— Сначала говорили, что он состоится в декабре 2015-го, потом — весной 2016-го, — вспоминает Игорь. — Но весной 2016-го из нашей камеры освободили только Вадика Петренко. Не могу передать, как мы были рады, когда увидели его по телевизору на украинской территории. Появилась надежда, что когда-то то же самое будет и с нами. И вот случилось. Правда, мы уже не верили, что сразу попадем на украинскую территорию. Пошел слух, что нас пока везут в СИЗО в Артемовск. Готовились к очередной тюрьме, взяли с собой ложки, кружки и кипятильники. И были очень удивлены, когда нас привезли в Харьков, а оттуда в Киев. Очень жаль, что с нами не было Максима Теорентера, Романа Писанца, Сергея Николаева, — они остались в Макеевской колонии и до сих пор ждут обмена.

Фотографию Иры и Игоря, заключивших друг друга в крепкие объятия на военном аэродроме в Борисполе, в соцсетях назвали «символом любви и долгожданной встречи».

— Мы тогда даже не обращали внимания, что нас фотографировали, — признается Ира. — Помню, не бежала ему навстречу, а летела. Мы обнимались и больше ни о чем не думали. Не могу спокойно смотреть на эту фотографию. Самые трогательные и самые лучшие объятия за всю мою жизнь (смеется). Обязательно сохраним это фото. Потом будем показывать детям.

— Для нас обоих было важно пожениться по-настоящему и стать мужем и женой по украинским законам, — говорит Игорь. — Поэтому сразу и пошли в загс. Торжественную церемонию не планировали, хотели прийти вдвоем и расписаться. А уже летом на венчание пригласить гостей.

— Поэтому о свадебном платье я даже не думала, — говорит Ира. — Как вдруг 9 февраля позвонили из загса и сообщили, что хотят сделать нам подарок — организовать торжественную церемонию в Шоколадном домике. Когда я увидела зал, в котором нам предложили церемонию, у меня перехватило дыхание. Такая красота! Моя любимая подруга-фотограф Елена Криворучко тут же загорелась: «Обязательно соглашайтесь. Один раз ты уже выходила замуж без праздника и без фотографий. Второй раз этот номер не пройдет». Но какое торжество без платья?

Дальше все было, как у Золушки в сказке. Появились и платье, и прическа, и макияж от профессионального стилиста. Если можно, напишите, что я очень благодарна Марии Филипенко из салона My fashion space, она, как в сказке, стала моей крестной феей. Благодаря ей появилось платье. И еще она, по сути, организовала для меня девичник, пригласив перед свадьбой на вечеринку в салон Le Paradis group. Там я познакомилась со стилистом Наташей, которая сделала мне прическу. А красивый макияж — это подарок Юлии Золотаревой из Beauty Way Studio, с которой меня познакомила Анна Мокроусова — руководитель центра «Блакитний птах». Анна и ее команда много помогают ребятам в плену. Я не ожидала, что буду так волноваться по поводу свадьбы. Но не могла справиться с эмоциями. Пока я паниковала, что ничего не успеваю, Игорь встречал мою маму, которая приехала из Каменец-Подольского. Она теперь там живет. А мы вот в Киеве. Игорь сейчас ищет работу. После нашей встречи идет на собеседование. После того ужаса, который мы пережили, хочется наконец-то выдохнуть и пожить. У нас много планов. Мама безапелляционно заявила, что хочет внуков (смеется). А еще мы собираемся обвенчаться. Думаю, сделаем это 7 июля. Именно 7 июля 2016 года мы расписались в СИЗО «ДНР». И мне тяжело вспоминать этот день. Хочется перечеркнуть плохие воспоминания хорошими."