"Перед ким ти будеш геройствовати?...Там дуже страшно, боляче і жахливо", - екс-полонений донецьких бойовиків

Бойовики з так званого "Міністерства держбезпеки ДНР" за українську символіку та участь у подіях на Майдані відправили хлопця у в'язницю. Свій 23-й день народження Володимир Фомічов зустрічав "на підвалі", - йдеться в матеріалі "Цензор.НЕТ", передають Патріоти України. Далі - мовою оригіналу:

"В больничной пижаме, которая смахивает немного на тюремную одежду, он встречает нас в больнице "Феофания". Владимир сразу предупредил: говорить может не все - опасается за близких.

Это учреждение принадлежит Госуправлению делами и сюда после “большого обмена” привезли всех бывших гражданских пленных. Владимир показывает свои тетради - он делал записи, находясь в плену. Читаю первую попавшуюся цитату: “Ваше поколение любит мягкость в литературе, но в жизни вы очень жестоки….”. Он подхватывает: “Наше – не выносит никакого сентиментальничания, но мы во сто раз менее жестоки в жизни”.

- Это слова Майкла Монта про поколение викторианской Англии. Я выписывал в эту тетрадку понравившиеся цитаты из книг, которые там читал.

- А книги где брал?

- Приносили родители. Я знал, что большинство книг не увезу из тюрьмы, поэтому самые любимые цитаты я старался выписывать.

- Какая-то цитата там особо запомнилась?

- Мне очень сильно понравился Хемингуэй. Вот эта цитата для меня очень важна, она про всё. Прочти ее.

- "Нет человека, который был бы как остров сам по себе, каждый человек - есть…

- ...есть часть материка, часть суши; и если волной снесёт в море береговой утес, меньше станет Европа, и также, если смоет край мыса или разрушит замок твой или друга твоего; смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит колокол: он звонит по тебе”. Эту цитату использовал Хемингуэй в начале своего романа "По ком звонит колокол" про войну республиканцев.

- Почему она особая?

- Эта цитата подходит фактически под любую ситуацию в нашей жизни. В чем смысл? Хемингуэй говорил, что нет событий в мире, от которых ты отвлечен. Ну, например, говорил про республиканцев в Испании: если в Испании идет война и он должен быть в Испании, и он должен помогать кому-то, более добрым людям. В его понимании это были республиканцы. Однако в своем романе он приводит и хорошие примеры в поведении республиканцев, и плохие: когда они просто зажигали так называемых франкистов, не разбираясь, что люди делали хорошего, что плохого.

- У нас тоже такого достаточно?

- Эта цитата подойдет к нам и в нашем отношении с европейским сообществом, и в нашем отношении к войне, которая идет сейчас. Мы тоже часть Европы, мы тоже часть материка, поэтому европейцы не могут нас просто так оттолкнуть. Эта война - тоже их война. Поймите это. Я понимаю, что им не интересны наши проблемы, своих хватает, они хотят решать свои бизнесовые проблемы, но если проиграем сейчас мы, то проиграют и они потом.

- Так и Россия часть материка.

- Россию тоже нельзя отрывать. Нужно поддерживать либеральные движения, которые есть в России. Есть же концепция Евросоюза “от Лиссабона до Владивостока”. У меня четкое убеждение, что Европа должна быть единой, даже с авторитарными Россией и Беларусью. Когда-нибудь Европа будет единой. Мы долго воевали, и сейчас Европа пришла к тому, что может жить в мире.

ПЛЕН

- Ты родился в Донецкой области, учился в самом Донецке. На каком, кстати, факультете?

- На философии. В Донецком национальном техническом университете. Когда началась война, я понял, что не разделяю ценности людей, которые поддерживают так называемую Донецкую республику. Мне не близки ценности отделения одного региона от большой страны. Моя Родина начинается в Ужгороде и заканчивается в Луганске. Крым - тоже моя Родина. Я решил, что перееду жить в Киев, получу образование и буду жить в Украине. Ведь я - гражданин этой страны. В Киеве я закончил Национальный университет имени Драгоманова, специализация – религиоведение.

- Не только же учился, знаю. Чем еще занимался, расскажи.

- Еще я ассистировал в “Центре противодействия коррупции” пока был студентом, а потом работал в организации “Центр UA”. Мы делали проект "Сильные громады", который до сих пор существует. Я шел работать именно в такие организации, несмотря на то, что чуть ниже уровень заработка, но они либеральные. Это организации, которые нас должны вести вперед. Это ценности, которые нас приведут к единой Европе. Это то, что поможет стать нашему государству сильнее. А я вижу силу нашего государства только в идеях свободы, либерализма.

- Как в плен попал?

- Приехал домой к родителям, чтоб встретить Новый год. Я знаю даже человека, который меня сдал… 4 января в родительский дом приехали сотрудники тамошнего “МГБ”, нашли часть украинской символики, появилось уголовное дело...

- Знаю, что ты далеко не все хочешь говорить, опасаясь за близких, которые остались там. Можешь об этом подробнее или нет? В чем конкретно тебя обвинили?

- В экстремизме. Также обвинили в участии в запрещенных у них организациях, ведь я был на Майдане. И еще приписали хранение оружия. Кстати, хранение оружия, если вы поинтересуетесь, было почти у каждого освобожденного пленного. Два месяца я провел в “МГБ”, пока они составляли уголовное дело. Потом - суды, я находился в донецкой тюрьме, это с марта 2016 по июль 2017. Потом - 5 месяцев в колонии-поселении в Горловке.

- Расскажи по порядку. Первые два месяца в так называемом “МГБ”...

- Это самые страшные два месяца. Вспоминать не хочется, больно. Честно говоря, я всегда надеюсь на доброту человека, милосердие, и мне очень сложно… Мне очень сложно держать на кого-то зло, даже на тех людей, которые меня били. Нужно все равно попробовать это забыть и как-то жить дальше.

- Понимаю. Не хочешь об этом говорить.

- Я бы не сильно хотел, потому что у меня родители там. Знаете, никакого героизма в подвалах нет, там очень страшно, больно и ужасно. Я не понимаю людей, которые сейчас будут рассказывать, какими они были в плену героями. Лично я очень многого боялся, не понимал, что будет дальше, не было никакой определенности: будет ли этот обмен, есть ли ты в списках... Просто мы люди, которые попали в сложную ситуацию. И нам нужно поддерживать постоянную надежду на освобождение.

- Я часто думаю о том, что попав в плен, лучше сразу подписать то, что они хотят. Ведь все равно заставят. Только под пытками.

- Самое ценное, что есть в мире, это человеческая жизнь. Перед кем ты будешь геройствовать? Перед людьми, которым ты не нужен? Перед людьми, которые за твое геройствование просто убьют тебя или сделают инвалидом? Что ты будешь делать потом? Главное, чтоб тебя не заставляли собирать танки или копать окопы нашим врагам. Заставляют что-то сказать? Говори, я не думаю, что это большое преступление. Да, может, пострадает твое личное имя, но если ты не причинишь вреда другому человеку или своему государству, то это не так страшно.

- У тебя не было никакой связи с внешним миром?

- Адвокат был. Иногда друзья из “Центр UA” передавали мне письма, это была очень большая помощь, я им сильно благодарен за письма, за книги. Это дает большой прилив моральных сил, ты чувствуешь, что о тебе кто-то помнит, ты кому-то все-таки нужен, все-таки есть какое-то будущее и не все так печально. Я эти письма постоянно перечитывал…

- А что там было написано?

- "Держись!”, “Приедешь, кофе попьем!”, пожелания. Я все письма сохранил. Огромную поддержку мне оказала моя родная организация “Фундация Региональных Инициатив”, я им сильно благодарен.

- Кстати, тюремные цензоры письма проверяли?

- Первые письма мне адвокат передавала в комнате для свиданий, а остальные передавали уже на колонии-поселении. А там же другая система, это самый мягкий режим содержания. Например, мы с родителями виделись не через стекло, а в отдельной комнате. И сумку особо не проверяли, ну какие-то бумаги лежат, кому они интересны. Это ж тебе не наркотики, не водка, не мобильный телефон.

- Сколько тебе в итоге дал оккупационный суд?

- Меня осудил “Военный трибунал Донецкой республики”, дали 2 года и 6 месяцев лишения свободы. И после в течение года я должен был оставаться на территории “ДНР”, отмечаться в райотделе. Это означает, что что угодно могло быть в течение этого года. Отсидел два года. В последний месяц перед освобождением у меня проводили обыск, искали запрещенную литературу

- В камере?

- В спальной секции барака, в котором мы жили. У меня ее не было, но если б нашли, я не знаю, какие могли бы быть последствия.

- А запрещенная литература — это что?

- А я не знаю. Я спросил, мне сказали: "Запрещенная литература - это все, что имеет отношение к Украине". А это может быть все, что угодно!

- Расскажи об условиях содержания во всех трех местах, где тебя держали. Давай начнем с подвала. Где он находится?

- Это какой-то бывший институт на улице Шевченко. Что сейчас там, я не знаю. “На подвале” меня держали в одиночной камере. Там нет условий содержания, в туалет они водят. Наверное, там тяжелее всего было, потому что нет никакой вентиляции. Окон нет. Скорее всего, там раньше был архив, может быть, гаражные помещения.

- А кормили как?

- Приносили еду, которую дают сотрудникам. Кстати, вот в тюрьме уже была обычная баланда.

- Что это?

- Каша сечка. Иногда был суп - это каша сечка, залитая водой. А вот борщ был сносный. Одно время был прилив “гуманитарии” и была настоящая тушенка из печенки. В принципе в тюрьме кормят сносно, резко все меняется на колонии-поселении - то, что там приносят из столовой, назвать едой очень сложно - пюре, точнее крахмал, который водой заливают и добавляют много муки, чтоб было больше. Это сильно влияет на желудок. Но на поселении была немножко другая ситуация, у нас была собственная кухня, можно было попросить родителей или милиционеров, с которыми ты наладил отношения, чтобы они принесли продукты.

- С подвалом - ясно. После ты пробыл в СИЗО…

- Это - донецкая тюрьма. Там люди сидят, пока не будут осуждены. А после везут в место заключения уже.

- Условия в СИЗО какие?

- Целый день в камере, есть возможность смотреть телевизор...

- Телевизор в камере?!

- Телевизор есть в каждой камере, как и в украинских тюрьмах, это нормально. Три раза питание, один раз прогулка.

- А с кем сидел?

- Подсаживали зеков.

- Уголовников?

- Да. Я не знаю, зачем.

- С ними как выстраивал отношения?

- Нормально. Мы просто общались. Я пытался всегда найти человечность в человеке, не обсуждая никаких политических моментов, просто находили общий язык. Уже в колонии-поселении я тоже не сидел с политическими заключенными, сидел с уголовниками, в основном с бывшими "ополченцами".

- Они за что сидели?

- У них там много всего: некоторые после увольнения из армии совершили какие-то преступления, другие за какие-то преступления на войне, что-то в части случилось, у кого-то ДТП... Еще есть интереснейшая категория граждан - люди, которые совершили преступления при Украине. Украина им дала условный срок, а когда пришла “ДНР”, их посадили.

- Расскажи, чем отличается колония-поселение от зоны?

- Колония-поселение находится при зоне. Вот наш дом обнесен забором, решетками, есть какие-то системы сигнализации, но в принципе мягкий режим содержания - это колония-поселение. Зона находится параллельно, там много заборов, много систем охраны, бараки есть, собаки. У нас же системы охраны фактически не было. Каждый день мы должны были идти работать, например, яму копать для зоны, траву рвать недалеко от забора, мешки на складе таскать…

- А жили в бараках?

- У нас был один барак, обнесенный забором, там человек 40 нас было. У каждого кровать, тумбочка. Иногда могли даже на рынок сходить! Если какой-нибудь милиционер с тобой согласится пойти. Однажды меня с собой в Горловку взял начальник столовой. Я зашел в магазин, услышал гурт "Друга ріка" - это было очень приятно!

- Вполне человеческие условия. Я помню истории 2014 года, когда были жуткие зверства...

- Они играют в права сейчас… Козловский (историк Игорь Козловский, который пробыл почти два года в плену “ДНР”, - ред.) тоже недавно об этом говорил: они играют в права человека.

- А с персоналом в колонии как общались?

- Если ты умеешь общаться с людьми, с мелким служащим составом, с так называемыми сержантами и прапорщиками, то можешь договориться, чтоб они тебе что-нибудь купили. Это обычные люди, у которых сложно с выбором сейчас. Самые большие зарплаты в “ДНР” в сфере безопасности. И люди перед сложным выбором: работы особой нету, им семьи надо как-то кормить. Мне многие говорят: "Слушай, ну четыре года назад, когда была здесь Украина, я пошел бы сюда работать? Нет!"

- А ты там видел россиян?

- Есть много российских добровольцев, они тоже сидят в тюрьмах за совершенные преступления. У всех разные убеждения: кто-то думал, что Донбасс присоединится к России, кто-то пошел защищать людей, кто-то решил денег заработать. Вот был у меня знакомый россиянин, у него на родине были проблемы с законом, бомжевал по Украине сначала, потом сел в товарный поезд и приехал в “ДНР”, там его поймали за воровство какой-то проволоки на даче, дали 3 года. Такие истории. И еще я впервые видел людей, которые вообще никому не нужны, это страшно. Вот пойми, тебя посадили, и у тебя нет человека, который тебе даже тапочки привезет.

НАСТРОЕНИЯ

- Тебе же там доводилось общаться с местными. Какой из них процент настроен категорически против Украины?

- Большинство людей настроены против Украины, но еще большее число людей настроено против конкретного руководства так называемой республики. Они недовольны социальной ситуацией и начинают понимать, что во всем виноваты не только укропы, есть и внутренние проблемы. А Россию - любят.

- Царь-батюшка, в смысле Путин, хороший, а бояре плохие?

- Да. Они думают, что Россия придёт, уберет всех людей, которых она временно поставила, поставит более эффективных менеджеров. Нас в основном, к сожалению, не любят.

- На чем основана эта нелюбовь?

- На войне и обстрелах, на экономической блокаде, ну, и телевидение свою роль сыграло. Со мной сидел один "ополченец", который мне сказал: “Вова, я долго пытался разобраться в этих моментах, но, когда я увидел взорванный автобус, я понял, что иду воевать”. Многие пошли, когда увидели разрушения, интерпретируемые той стороной. А мы не смогли рассказать, как оно было на самом деле. Они слышали лишь то, что на Донецк напали, а они обороняются. Понимаете, очень сложно провести линию разделения между Майданом и захватом обладминистрации. Многие считают: майдановцы захватили обладминистрацию, а что нам нельзя? Им нужно рассказывать, что львовяне никогда не пытались отсоединяться от Украины, весь Майдан был за единство Украины, за то, чтоб люди лучше жили.

- А ты понимаешь, как закончится эта война?

- Я не понимаю, не знаю. Я всегда надеюсь на то, что все закончится миром. Я не испытываю ненависти вообще к кому-либо. Я тебе честно говорю, нет ненависти. Я очень надеюсь, что люди будут там жить, что смогут построить собственные дома, что у них будет все хорошо. Мне хочется, чтобы люди уже почувствовали, что такое мир, что такое настоящая свобода.

ОБМЕН

- Как узнал об обмене?

- Меня вечером пригласили в спецчасть, где я написал прошение о помиловании на имя Александра Захарченко (Александр Захарченко - лидер донецких боевиков, называет себя “главой ДНР”, - ред.). Все проходили эту процедуру. И я сразу понял, что завтра, если ничего не сорвется, я еду домой. Но разговоры об обмене мы слышали в течение двух лет, и мы им не верили. Я два раза собирал вещи и неудачно.

- После того, как написали прошение, что было?

- Утром позабирали других пленных и поехали в Горловку. Мы несколько часов сидели в каком-то тесном автозаке, нас было восемь или девять человек, дышать нечем, ничего не происходит, думали, может и сейчас все сорвется. И тут нам говорят: “Выходим!” И только когда мы вышли из автозаков, стало понятно, что вроде что-то должно быть. Я был очень рад встретить Настю!

- Станко (Настя Станко - журналист Громадського ТВ, - ред.)? Помню ее пост в Фейсбуке.

- Да. Поначалу прилетели все эти российские дээнэровские журналисты, не хотелось давать им никаких интервью, я встал в сторонке и смотрел, а потом я увидел Настю и понял, что уже все!

- А в Донецке вас уговаривали остаться?

- Нет. Мне постоянно рассказывали, в основном кто-то из зеков, что могу выйти на свободу и устроиться в Донецке, что все будет хорошо… Глупости.

- А ты знаешь того человека, который отказался от обмена и остался в “ДНР”?

- Это женщина, у нее осталась семья в Донецке, я ее лично не знаю. И вот интересный вопрос: на свободе она или нет?

- Были и те, кто отказался возвращаться в псевдо-республики. Вы с ними в одних автобусах ехали?

- Они искали какого-то Слепцова, это мэр Торецка, по всему автобусу бегали, кричали: “Слепцов, выходи!” Это тоже его выбор, можно понять. Знаете, вот я смотрел на Нелю Штепу (Неля Штепа - экс-мэр Славянска, обвиняется в сепаратизме, - ред.), так она здесь медийная персона! Давайте будем откровенными, какое будущее ждет Слепцова или Нелю Штепу в Донецке? Неизвестно.

ВСТРЕЧА

- Весь тот вечер я просидела около телевизора, смотрела трансляцию того, как вас встречали…

- Я сначала думал, что нас везут куда-нибудь в Краматорск или в Артемовск, там высадят и все. Я думал, у кого бы денег взять, чтоб доехать в Киев... Было ощущение, что нас повезут в СБУ разбираться, например. А потом водитель в автобусе включил “Громадське радио”, оно хорошо ловится в Донецкой области, мы слушали новости и начали понимать, что будет происходить дальше. А потом мы увидели вертолеты, президента... Это было как-то неожиданно.

- В ту ночь пользователи Фейсбука поделились на два лагеря. Одни утверждали: вау, как круто, ребят встречает лично президент, встречают как героев! Другие говорили, что политики на обмене пиарятся, что вас нужно отпустить к родным. Ты на чьей стороне в этом споре?

- Пришлось послушать, не вижу никакого напряга. Всем наоборот было очень приятно, что государство помнит. Конечно, когда мы прилетели в Киев и я в толпе увидел своих знакомых, мне не хотелось больше слушать. Но это часть церемонии, ее можно пережить, это не самое сложное, что мы пережили за последнее время. И, напомню, у нас было ощущение, что мы никому не будем даже здесь нужны, что нас просто бросят, а тут тебя так встречают! Дают бесплатное лечение, главное - дают свободу! Я не знаю, что еще можно просить у украинского государства.

- Как у тебя со здоровьем сейчас?

- Зубы мои лечатся, нервы подтягиваются… Я чувствую себя более-менее хорошо, надеюсь на скорую выписку.

- Зубы после плена нужно лечить?

- Камерная система влияет на состояние зубов. У меня через 6 месяцев отсидки заболели зубы очень сильно. Я помню один день в октябре, когда резко поднялось давление на улице, они у всех разболелись.

- Как дальше планируешь жизнь?

- Я бы хотел продолжить работать в “Центре UA”. Это люди, которые мне очень сильно помогли, я в чем-то должник перед этой организацией, это просто нереальный коллектив."