Действительно, с точки зрения формальной логики Ирану не стоит отвечать на убийство Фахризаде. Большая часть международного сообщества осудила убийство учёного и встала на сторону Тегерана, хотя европейцы и не захотели обсуждать этот вопрос на уровне Совбеза ООН. Кроме того, с имиджевых позиций Иран остаётся в выигрыше: убийство явно показывает, что это не иранцы пытаются развязать войну в регионе, и не они являются агрессорами, а скорее Израиль, США и их союзники.
Однако с точки зрения национальной морали и внутренней политики, смерть Фахризаде ставит иранское военно-политическое руководство в затруднительное положение. Если закрыть на глаза на провокацию, то можно избежать дальнейшей эскалации. Однако в таком случае в глазах населения иранские власти будут выглядеть слабыми и беспомощными. Безнаказанность может привести к ещё большим провокациям и точечным убийствам высокопоставленных иранских лидеров, как минимум в следующие полтора месяца, что остались у Дональда Трампа в Вашингтоне. Акции протеста, вспыхнувшие после убийства Фахризаде, показали, что население не воспримет пассивную позицию властей.
В этом контексте, даже если США решат не наносить военных ударов по Ирану, у Израиля остаётся цель минимум: максимально осложнить будущие переговоры между Байденом и Тегераном. Каждая подобная провокация усиливает в Иране консерваторов и силовиков, скептически относящихся к перспективам возвращения за стол переговоров с США. Они считают историю с «ядерной сделкой» 2015 года провалом, и не видят смысла идти на диалог ни с Вашингтоном, ни с кем-либо ещё. Единственный путь — продолжить разработку ядерного оружия и наращивать ракетный арсенал.
За последние 2 года позиции иранских «ястребов» существенно выросли на фоне противостояния с США и их выхода из ядерного соглашения. В феврале 2020 года они даже перехватили контроль над парламентом по итогам выборов, а в следующем году иранцы будут выбирать нового президента, и пока напряжение сохраняется, перспективы Хасана Роухани, представляющего умеренно-реформистское крыло политиков, остаются неопределёнными.
Убийство Мохсена Фахризаде обострило внутриполитические разногласия в Иране. Консерваторы обвиняли президента Хасана Роухани и его правительство в халатности и неспособности организовать нормальную безопасность должностных лиц. Известный консервативный активист Хамид Расаи обвинил администрацию Роухани в том, что они якобы запрещают телеканалам называть Фахризаде учёным, имевшим отношение к ядерному оружию. Отдельные депутаты и вовсе рассказывают историю о том, что это Роухани фактически «убил» Фахризаде, когда разрешил ему однажды встретиться с бывшим генсеком МАГАТЭ Юкие Амано, и тот передал разведданные западным спецслужбам. В консервативных СМИ пишут, что администрация Роухани «про-западная» и жалуются, дескать как так может быть, что правительство всё ещё держится за свою заведомо провальную стратегию компромисса с США, даже после убийств Сулеймани и Фахризаде, тем самым выказывая свою слабость перед внешним врагом.
1 декабря контролируемый консерваторами парламент Ирана принял законопроект «Стратегические действия по отмене санкций». Он стал ответом на убийство Фахризаде, и разрешал: увеличить объемы обогащения урана выше 20% (сейчас — 4,5%), увеличить производство низкообогащенного урана до 500 кг в месяц, запустить тысячи новых центрифуг в Натанзе и Фордо для наращивания темпов обогащения урана в будущем и открыть завод по производству металлического урана в Исфахане.
Фактически, парламент предписывал правительству прекратить выполнение положений Дополнительного протокола к СВПД о гарантиях МАГАТЭ, на основе которого международные инспекторы имели доступ к ядерным объектам страны. А это значит, что в случае выполнения законопроекта, Иран освободится от всех ограничений, наложенных на него ядерным соглашением 2015 года. До заключения договора международные инспекторы оценивали, что Иран мог бы получить один ядерный заряд уже через год, если бы они не подписали СВПД. После выхода Трампа из договора в 2018 году, иранцы в 2019-м демонстративно сняли с себя часть ограничений, а значит даже сократили срок для получения ядерного оружия, который сегодня может составлять от 2 до 6 месяцев при благоприятных условиях.
Парламент дал правительству месяц на то, чтобы внешние партнёры вернулись к выполнению своей части соглашения, прежде, чем этот законопроект заработает в полную силу.
Президент Ирана Хасан Роухани назвал закон «вредным», и раскритиковал депутатов парламента. Его представитель Али Рабийе сказал, что законопроект никак не поможет снять санкции, а только ухудшит ситуацию. С критикой на парламент вышли и в МИД Ирана, отметив, что депутаты очевидно не учитывали позицию ведомства. Несмотря на протесты правительства и внешних партнёров, Совет стражей конституции (что-то типа конституционного суда) утвердил законопроект. Ожидается, что он может уйти на рассмотрение Совета экспертов — специального госоргана, который избирает высшего руководителя Исламской Республики, и куда входят 86 муджтахидов (учёных-богословов).
Убийство Мохсена Фахризаде не на шутку напрягло многие государства в регионе, в особенности ближайших союзников США — Саудовскую Аравию и Объединённые Арабские Эмираты. Предположительный отказ наследного принца Мухаммеда бин Сальмана поддержать планы израильского руководства ударить по Ирану отражают возросшие за последние годы уязвимость королевства и неуверенность в подходе к иранской угрозе.
После «сланцевой революции» 2000-х годов, которая к концу 2010-х превратила США в мощного экспортёра нефти, ценность ближневосточного «чёрного золота» для Вашингтона стала снижаться. Администрация Дональда Трампа пересмотрела свои отношения с Саудовской Аравией и перерисовала «красные линии», которые существовали в треугольнике «Саудия-США-Иран»: отныне нефтедобыча переставала быть целью военного присутствия США, а соответствующая инфраструктура не нуждалась в тех затратах на её оборону, которые в Штатах тратили фактически с конца Второй Мировой войны.
Эти сдвиги в саудовско-американских взаимоотношениях были заметны по весьма слабой реакции США на ракетные удары йеменских хуситов по нефтеперерабатывающим объектам в Абкайке и Хурайсе на востоке Саудовской Аравии в сентябре 2019 года. Это событие убедило многих, и в особенности иранцев, что на Ближнем Востоке начинается пост-американская эпоха, а роль США в местных процессах будет уменьшаться по мере смещения их внимания с Европы и Ближнего Востока в Юго-Восточную Азию.
Переизбыток нефти на рынках, усиленный негативным эффектом коронавирусной пандемии на спрос, сократил доходы нефтедобывающих государств. В таких условиях, и с учётом уменьшающегося геостратегического значения ближневосточной нефти, различные потрясения перестали будоражить умы потребителей и инвесторов так, как это было несколько десятков лет назад. Более чем годовалая блокада нефтяных терминалов в Ливии и исчезновение Венесуэлы в качестве нефтяного игрока из-за социально-экономического кризиса 2013-2015 годов не вызвали паники или ажиотажа. Те самые ракетные удары хуситов по Саудовской Аравии в сентябре 2019 года кратковременно лишили рынок 5,7 млн. баррелей нефти, что было беспрецедентной потерей с 1973 года. Несмотря на это, реакция в мире была несущественной.
Изменение модальности взаимоотношений США и аравийских монархий сделало последних удобной мишенью Ирана для его ответных атак. Ассиметричный характер американско-иранского противостояния предполагает, что Тегеран будет бить в первую очередь по союзникам США, так как ударить непосредственно по территории своего врага они не могут. Уязвимость аравийских монархий, возросшая из-за переоценки значения саудовской нефти и пересмотра Штатами своих приоритетов на Ближнем Востоке, развязывает Ирану руки в любом потенциальном конфликте.
Кстати, именно с этим связан тот факт, что иранцы за последний год стали чаще прибегать к осуществлению точечных ударов по вражеской инфраструктуре и логистике, демонстрируя свои операционные способности и посылая сигналы в Эр-Рияд, Абу-Даби и Вашингтон. Используя Йемен как плацдарм, Иран на протяжении последних 2 лет нанёс десятки ограниченных, скорее символических, ударов по территории Саудовской Аравии. За один лишь ноябрь этого года йеменские хуситы нанесли ракетные удары по строящемуся НПЗ в Джизане на юге Саудии, нефтехранилищу в Джидде на побережье Красного моря и предположительно повредили танкер в порту Аш-Шукайка.
К тому же, тут можно вспомнить и «танкерную войну», развернувшуюся в водах Оманского залива и Ормузского пролива в конце прошлого года. С учётом строящейся в Иране инфраструктуры, которая позволит им реализовывать нефть за рубеж в обход Ормузского пролива, удары по аравийским союзникам США через свои прокси — демонстрация того, баланс сил в регионе меняется, а Тегеран способен оказывать военно-политическое давление на своих соперников.
На мой взгляд, убийство Мохсена Фахризаде вряд ли склонит Иран к безрассудным и агрессивным действиям, которые приведут к полномасштабной региональной войне. Однако и оставить без ответа это преступление иранцы не могут. Вопрос лишь где, когда и в какой форме? Вероятнее всего, выберут вариант, при котором совершат некое громкое действие, но с незначительным уроном, и так, чтобы не задевать «красные линии» США, дабы не сжигать мосты окончательно и дотянуть до инаугурации Джо Байдена в январе 2021 года.
Впрочем, учитывая настроения в регионе, даже символическая акция потенциально может зажечь фитиль, если на то будет политическая воля других игроков, прежде всего — самого Израиля и уходящей администрации Дональда Трампа, в которой, я напомню, иранское направление курируют два самых известных и яростных инти-иранских «ястреба» - Эллиот Абрамс и Майкл Помпео.
Саудовская Аравия и ОАЭ войны не желают. МИД Эмиратов осудил убийство Фахризаде, назвав его «подлым преступлением», и это после недавней нормализации отношений с Израилем. По всей вероятности, они будут пытаться избегать резких манёвров до окончания срока президентства Дональда Трампа, а затем выстраивать новые отношения с Байденом. Тем не менее, даже в таких условиях саудовские-эмиратские элиты делают ставку на формирование сильного регионального альянса, направленного против Ирана и всех, кого они посчитают угрозой (например, Турцию). Это тем более необходимо на фоне самоустранения США от региональных процессов и желания Вашингтона передать часть своих полицейских функций гибким региональным коалициям.
Я думаю, именно с этим (а ещё с желанием Трампа попиариться) связаны переговоры об установлении дипотношений между Израилем и несколькими арабскими государствами, а также последние переговоры о нормализации отношений между Саудовской Аравией и Катаром, продолжающиеся на этой неделе при посредничестве американцев, возглавляемых Джаредом Кушнером. Катар тесно связан с Ираном и помогает ему обходить американские санкции. Кроме того, Катар — ближайший союзник Турции, соперничающей как с Эр-Риядом, так и с Абу-Даби. Аравийские монархии стараются как минимум заручиться нейтралитетом Катара, как максимум — переманить эмират на свою сторону, восстановив былую мощь суннитского аравийского союза, треснувшего после начала конфликта вокруг Катара в 2016 году. Посредником в этих процессах традиционно выступает Кувейт.
Израиль явно пытается действовать на упреждение перед инаугурацией Джо Байдена. По мнению политического руководства страны, и особенно Биньямина Нетаньяху, американско-иранская «оттепель» - худшее, что может случиться. На мой взгляд, даже не столько из-за ядерного оружия (которое очевидно есть и у Израиля), а из-за последствий такой политики на другие кризисные площадки и гонки ядерных вооружений, которая может начаться, если Иран получит ядерную бомбу. Успешные дипломатические переговоры между Ираном и США приведут к ослаблению анти-иранских санкций, а это в свою очередь позволит Тегерану начать наращивать свои финансовые ресурсы, становиться сильнее и, по мнению израильтян, увеличивать помощь своим анти-израильским прокси в Ливане, Сирии, Ираке, Палестине и Йемене. Это сильно изменит военно-политический баланс сил в пользу Ирана.
А если они тем или иным способом получат ядерное оружие (в чём Израиль не сомневается даже при условии подписания ядерного договора), то это спровоцирует ядерную гонку: такую же бомбу захотят (и теоретически могут) сделать Турция, Саудовская Аравия и ОАЭ.
Впрочем, у Биньямина Нетаньяху начинается сложный период. Приход Джо Байдена происходит в самое неподходящее время. В Израиле продолжается судебный процесс против премьер-министра по делу о коррупции. Правящая коалиция разваливается из-за разногласий Нетаньяху с министром обороны Бенни Ганцем. А коронавирусная пандемия привела к серьёзным последствиям в экономике и системе здравоохранения.
Убийство Мохсена Фахризаде стало мощной провокацией, но имеет лишь тактический и ограниченный характер. Протесты, начавшиеся после этого, быстро затихли и не имели массового характера, лишь усилив «партию войны» в Тегеране. Американцы не готовы к войне с Ираном: общество не поддерживают эту идею, а в администрации Трампа единства пока что нет. Если они и пойдут на военные удары по территории Ирана, то они будут ограниченными, а Джо Байден, который придёт к власти в январе, сразу же пойдёт на де-эскалацию, и не захочет начинать президентство с очередной безумной войны на Ближнем Востоке. Осложнение переговоров с Ираном в результате убийства учёного срывает предвыборные обещания Байдена и его будущий политический курс, что не в интересах Нетаньяху, если он желает остаться у власти.
Таким образом, ситуация на самом деле тупиковая. Как и в случае с убийством Касема Сулеймани, подобные провокации не изменят позиции Ирана, а лишь усугубят существующие проблемы. Военное вторжение в Иран с целью ликвидации правящего режима — слишком дорогостоящее удовольствие, на которое никто в регионе не хочет идти, опасаясь последствий. Санкционное удушение иранской экономики в надежде на народное восстание потенциально может снести режим, но его исходы непредсказуемы: к власти могут прийти ещё более радикально настроенные лидеры, а гражданская война вызовет землетрясения в соседних странах, и это касается не только Персидского залива, но и Южного Кавказа, Центральной Азии, Индии и Леванта. Само по себе изменение позиции иранского руководства под внешним давлением невозможно: антиамериканизм и сопротивление Израилю стали прочным фундаментом особой политической идентичности Ирана, а ядерная программа — основой их внутренней легитимности.
Таким образом, переговоры остаются единственным вариантом, который есть у США. Диалог тоже неспособен основательно решить проблему, но могут оттянуть момент, когда Иран получит ядерное оружие и создать почву для дальнейших переговоров с Исламской Республикой уже по стратегической безопасности и сферам интересов в регионе. К тому же, учитывая тональность риторики и зная иранскую повестку, я могу предположить, что и иранцы оставляют двери для переговоров открытыми.
В конце концов, законопроект «Стратегические действия в ответ на отмену санкций» не будет иметь практического значения до января 2021 года. Дедлайн, который парламентарии поставили правительству, заканчивается как раз к инаугурации Джо Байдена, что можно трактовать как сигнал из Тегерана и их попытку усилить свои позиции накануне переговоров.
Безусловно, переговоры не гарантируют успеха, но в условиях, когда долгосрочное решение невозможно, они могут помочь выйти на кратко- и среднесрочную заморозку ситуации. Так как США снимают с себя функции глобального полицейского (что продолжится и при Байдене), а в мировой системе пока что не сформировались новые региональные порядки и глобальный баланс сил, это, скорее всего, станет лучшим выходом из ситуации. Другой вероятный вариант — война в той или иной форме — также может изменить обстановку, но её последствия слишком уж непредсказуемые, особенно в контексте коронавирусного кризиса и политической хрупкости целого ряда государств Ближнего Востока."VIDEO